Кутузов и Бородино
Aug. 31st, 2011 12:32 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gorlex72Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
holmogor в Кутузов и Бородино
holmogor в Кутузов и БородиноСпрошен был, писал ли я что про Кутузова, 1812 год и т.д. Я почти ничего не писал, поскольку придерживаюсь точки зрения Данилевского, что эта война была геополитически вредной, войной за чужие интересы, и ее оправдывает только ее культурная сторона, созданный вокруг нее исторический миф.
Но один текст написал - заметки о книге Ивченко о Бородинском сражении. Перепощу - мало ли вдруг кому будет интересно.
Оригинал взят уholmogor в Кутузов и Бородино
Основной вывод первой части - следующий. Нынешней русской версии Бородина мы обязаны генерал-квартирмейстеру Кутузова полковнику Толю. В ответ на нападки, которые вел на Кутузова Барклай (ну и Беннигсен за одно) в своих оправдательных письмах и записках - причем писал Барклай по отношению к Кутузову крайне некрасивые вещи и вообще выведен у автора в довольно несимпатичном виде, Толь как бы от имени Кутузова, прибегнув к вполне культурно-приемлемой по тому времени фальсификации имени автора, создал свою версию Бородина, которую изложил в мнимом черновике рапорта Кутузова императору. Таким образом покойному фельдмаршалу предоставлена была возможность оправдаться и изложить свое видение событий, чего он, рано умерший, в действительности не делал.
Популярность имени Кутузова и энергия Толя привели к тому, что изложенная им версия была историографически канонизирована. А вместе с нею были канонизированы и неточности толя, который по мнению автора сознательно сощнательно допустил полковник. Главная из этих неточностей - запутывание хронологии событий, в результате которой Багратион был якобы ранен после 10 утра (а то и вообще ближе к 12), а первая атака дивизии Морана на батарею Раевского была произведена после ранения Багратиона (в полсденей ошибке поучаствовал Ермолов, рассказавший о том, что отбил батарею якобы около часа дня).
Это искажение хронологии, которое Толь ввел с какой-то ему ведомой целью (как оно защищало Кутузова, я, признаться, так и не понял), погребло под собой всю историографию Бородина. Его канонизировали Бутурлин и Михайловский-Данилевский, причем последний осмелился спорить с первым "историческим реконструктором" в истории - Николаем I, который в 1839 году восстанавливая с участием войск ход битвы, и руководствуясь общепринятой версией, обнаружил очевидные нестыковки и хронологические лаги.
Вся последующая история русской версии событий представляла собой чреду идеологизированных переинтерпретаций версии Толя. То поклонники Барклая начинали истерически проклинать Кутузова и его нераспорядительность, то, советские авторы, забыв про Толя вообще, назначили Кутузова военным гением всех времен и народов. Рейд Уварова и Платова превратился в едва ли не контрнаступление, Багратион, который не имел права умереть до 12 часов отражал одну атаку на флеши за другой - всего их насчитали до восьми (а флеши превратились в синоним всего левого фланга). Потом снова начиналось перестроечное истерическое разоблачение Кутузова с непременным воспеванием аллилуйи Барклаю...
При этом осуществить пересборку хронологии и логики событий, прибегнув к синхронизации и сопоставлению французских и русских источников, попросту ленились. А зачем, когда можно кричать ура, или долой, и защищать честь Кутузова, или ее ниспровергать. Такая работа началась только в последние годы и автор делиться одной из версий такой пересборки.
Часть 2 книги собственно и посвящена изложению авторской версии событий, как она получается не через "толевские" очки при прочтении документов. Получается, если излагать кратко, следующее.
Когда мы говорим о Кутузове как о главнокомандующем, мы забываем, что он не был самовластным хозяином армии, каким был Наполеон. Мало того, назначенный по требованию российского гражданского общества (дворянства, мещанства, и консервативной русской партии при дворе, перед этим скинувшей Сперанского), он имел против себя всех высших руководителей армии. Царя, принужденного к главнокомандованию Кутузова обществом. Оскорбленного Барклая, который по прежнему оставался военным министром и на день сражения о его смещении и с этого поста ничего известно не было. Беннигсена, который по праву единственного победителя Наполеона при Прейсиш Эйлау (не забудем, в его глазах Кутузов был аустерлицкий неудачник) рассчитывал стать главкомом. Багратиона, который был дружен с Беннигсеном и имел собственные амбиции, а в друзья Кутузова был записан только странными прихотями советской историографии. Ермолова, который был начштаба у Барклая, а дружескими связями был в команде того же Беннигсена. Фактически Толь был единственным, кого Кутузов мог считать своим человеком, хотя отобрал его у Барклая. Итак, во главе армии Кутузов был одинок, высшим генералитетом ненавидим, вынужден был скрывать свои планы (в источниках постоянно рассказывается, как он выслушивая два спорящих мнения все время молчал) и непрерывно интриговать. Собственно, именно качества Кутузова как придворного интригана (продолжу мысль от себя) позволили отступающей русской армии сохранить управляемость. Постепенно Кутузов выжил из армии или всех врагов, и получил ту полноту власти, которая позволила ему победоносно завершить кампанию.
Кутузов не врал императору, когда обещал не допустить неприятеля до Москвы. Но он не обладал полнотой информации. Он был уверен, что отправляется к армии в Смоленск, однако Смоленск был уже сдан Барклаем и тем самым Москва (по мнению многих современников приводимых в книге) была фактически обречена. Защитить Москву маневрированием или сражением после Смоленска было почти невероятно. Кстати сказать, "скифский план", благодаря которому Барклай получил место в истории, памятник на Казанской и стихотворение Пушкина, был им выдуман задним числом и, вполне возможно, заимствован у Толя. Отступление русской армии было не заманиванием (по всей видимости никто кроме Кутузова не был способен придти к выводу, что можно потерять Москву не потеряв России), а невозможностью сопротивляться явно превосходящим силам Великой Армии, которая при этом плотно сидела у русских на хвосте. После того, как шанс дать Наполеону сражение под Смоленском или грамотно от него отступить был упущен, и началось прямое отступление на Москву, Кутузов получил в свои руки недоукомплектованную, частично расстроенную, частично деморализованную армию, которая к тому же не подчинялась ему напрямую, а лишь через посредство старых командующих. Альтернативы дальнейшему отступлению у князя попросту говоря не было, поскольку нужно было как минимум получить какие-то резервы, каковых оказалось сильно меньше обещанного (так Ростопчин откровенно обманул с мнимыми 80 тыс. московской милиции).
Кутузов явно очень не хотел давать сражения, но обязан был его дать хотя бы для того, чтобы не допустить деморализации и распада армии, каковые были неизбежны в случае отступления, а при сдаче Москвы без сражения и вовсе были бы (добавлю от себя) чреваты непредсказуемыми политическими последствиями, вплоть до народного бунта под лозунгами: "Изменники баре и офицеры Москву французу сдали". Таким образом, сражаться или не сражаться при имевшейся у Кутузова конфигурации вопрос не стоял. Если бы он получил армию хотя бы Смоленске, он мог бы попытаться увести Наполеона на юг от Москвы (грубо говоря "через Полтаву"), но без гарантии успеха, ибо Наполеон был твердо намерен взять Москву. Получив армию в Царевом Займище Кутузов имел лишь один выбор, драться под Москвой на позиции, которую Бог пошел. Бог послал Бородинскую, которая при общем небогатом выборе ("Россия бедна позициями, справедливо отмечал Клаузевиц") удовлетворяла основным требованиям - пересеченная местность, при этом есть открытое пространство, один фланг надежно прикрыт рекой, есть вода (что при анализе позиций часто забывается в наши дни), оседлана Новая Смоленская дорога). У позиции имелись и очевидные недостатки - левый фланг мог быть легко обойден с юга по Старой Смоленской, причем в этом случае возникала угроза отрезания русской армии от Можайска (молодой Наполеон скорее всего так бы и сделал, и Кутузов постоянно исходил из этой угрозы). По всей видимости, выбранная Толем позиция Кутузову не очень нравилась, согласился он на нее не сразу, и фельдмаршал готов был при первом же поводе сняться с нее и продолжить отход дальше.
Последним обстоятельством объясняются, видимо, многие странности в русском построении. Фактически Кутузов запер свой правый фланг, армию Барклая, в неприступный мешок. С одной стороны, лишь авантюрист мог его атаковать. С другой стороны, сам этот правый фланг атаковать не мог никого, находясь на высоком крутом берегу Колочи. Тут, автор, на мой взгляд, идет на непозволительный компромисс с устоявшейся историографией, пытаясь любой ценой произвести военную рационализацию такого расположения правого фланга, мол своей силой он должен был пугать Наполеона и заставлять того ослаблять напор на левый фланг. Рассуждение на мой взгляд довольно комичное. Гораздо больше резонов предположить, что Кутузов поставил большую часть войск на Новую Смоленскую дорогу и в неприступном мешке, в так сказать "отступательную" позицию, чтобы в случае, если дело пойдет неблагоприятно, - Наполеон совершит глубокий обход по старой Смоленке, русским будет нанесен быстрый и сокрушительный удар и т.п., иметь возможность вывести из под удара хотя бы большую часть армии. В сражении правый фланг использовался фактически как резерв, который решал главную для Кутузова задачу - не дать себя разбить, в то время как Багратиону была предоставлена возможность умереть со славой, что он и сделал.
При этом, в размещении левого крыла была допущена сперва позиционная ошибка, которую можно вполне впрочем объяснить общей ограниченной пригодностью позиции. Будучи расположено по прямой от правого крыла, левое крыло упиралось в пустоту у Шевардина, и прямо-таки напрашивалось на обход. Оплошность была исправлена и русские войска начали отходить к Семеновскому и строить там новые укрепления, когда подошел Наполеон и практически сходу атаковал редут и еще не отведенный корпус Горчакова. Левый фланг пришлось отводить прямо в бою, причем были понесены чувствительные и несвоевременные потери. Именно с этим связано, что Шевардинское сражение как-то обходится русской историографией стороной и по поводу назначения редута (бывшего просто частью первоначальной позиции) даются невразумительные объяснения.
В окончательном виде русский левый фланг под командой Багратиона представлял собой простиравшуюся с севера от курганной батареи (важно помнить, что она была частью именно левого фланга и входила сперва в зону ответственности Багратиона, а не центром) через сильно укрепленное село Семеновское, где в селе и вдоль Семеновского оврага были расположены сильные батареи, создававшие зону перекрестного огня с Курганной а далее уже от Семеновского на юг шли "флеши", построенные наскоро и не слишком хорошо оборонявшиеся. Еще южнее, в лесу у Уицы, как раз на пути на Старую Смоленскую, стоял корпус Тучкова 1-го, который в позднейшей мифологии был приравнен к засадному полку, но который, как можно судить, не имел специальных указаний, кроме указания препятствовать противнику обойти русские позиции с фланга. Общие директивы русским войскам, как можно предположить, были весьма скудны и сводились к установке драться и не дать себя разбить, никаких других задач русской армии и поставлено быть не могло. Барклай задним числом говорил о том, что необходимо было всю русскую армию сосредоточить там, где был левый фланг и дать массированное сражение. Но, продолжу уже собственные размышления, предоставляло ли оно шанс разбить Наполеона? Ни малейшего. Ни условия местности, ни предшествующий стратегический ход кампании, не предоставлял русским возможность разбить превосходивших по численности французов. При этом в случае любого исхода, кроме полного сокрушительного поражения Наполеона (результат немыслимый), Наполеон терял часть армии. Русские в случае поражения теряли армию и столицу. Принимая же решительное фронтальное сражение всеми силами в районе Семеновского, русское командование увеличивало бы риск фланоговых ударов и, прежде всего, удара на правом фланге, который отрезал бы наши войска от Новой Смоленской дороги. Кутузов же, своим "отступательным" построением фактически вынуждал Наполеона на фронтальную атаку. Император французов (соответствующие его высказывания цитируются в книге) больше всего боялся любым неосторожным движением спугнуть русских на продолжение отступления. У него не было другого выхода, кроме как стараться вступить в максимально тесное боевое соприкосновение с русской армией.
Замысел Наполеона в сражении сводился к следующему. Используя в качестве оси корпус Богарне под селом Бородино, сбить русский левый фланг путем обхода корпусом Понятовского на Старую Смоленскую, удара корпуса Даву на южную часть флешей и корпуса Нея, бывшего центром французского построения, на Семеновское. Замысел был не блестящ, но опять же, можно подумать. Кутузов своим построением оставлял другой выбор. В принципе грамотный удар по русскому левому флангу был достаточен, чтобы нанести 2 армии полное поражение и, одержав над русскими моральную победу, одновременно сделать русскую армию ничтожным фактором. С учетом того, что русское правое крыло (вновь добавляю от себя) фактически начало втягиваться в сражение, результаты конечного поражения могли бы быть для русских еще фатальней. Своей генеральной цели Наполеон в сражении не достиг, несмотря на то, что формально все его распоряжения были выполнены. Вопрос в сроках и в цене.
Сражение началось около 6 утра с конфуза дивизей Дессе и Компана из корпуса Даву. Они решили выйти к южной флеши через Утицкий лес и встретили плотное сопротивление русских егерей, потеряли время, были дезорганизованы, а затем попали под русский артиллерийский огонь. Начался штурм корпусом Даву южной флеши, отбив которую, французы немедленно попали под контратаку русских, причем ранены были как генералы, так и контуженный Даву, выпавший из сражения.
В этот момент войска Богарне занимают Бородино и это замедляет передвижение Кутузовым на помощь Багратиону 2 и 4 корпусов, поскольку было непонятно, не наносят ли французы удар на этом участке. Нет, это было частное выправление позиции, позволявшее поставить русский центр под артобстрел. Поскольку Багратион тем временем забрал у Раевского всю его вторую линию, между Курганом и Семеновским образовалась пустота, в которую как раз был направлен удар Нея. Столкнувшись с фактическим разгромом атаковавшей флеши части корпуса Даву его генералы просят помощи у Нея и тот делает ошибку, которая стоила, по мнению автора, Наполеону всего сражения. Ней переносит направление своего удара с Семеновского, где он бил в пустоту, рассекая русские позиции, на флеши, где были сконцентрированы основные силы Багратиона. При этом Ней оставляет без дела на главном направлении часть кавалерии, которая стоит под русским перекрестным огнем и несет чудовищные потери.
Начинается героическая фронтальная сшибка в ходе которой гибнет дивизия Воронцова, который ранен, дивизия Неверовского, который тоже ранен. Русские кирасиры наносят ожесточенные удары. Автор специально отмечает в ходе боев за левый фланг действия кирасиров князя Голицына, которые не получили должного освещения, поскольку Голицын был обижен Кутузовым, представившим его не к той награде, и отказывался писать мемуары и вообще рекламировать свои военные успехи. Однако Ней героически занимает флеши, после чего Багратион ведет силы левого фланга в общую штыковую контратаку. Контратака начинается успешно, однако одновременно ранены Багратион и Сен При, его начальник штаба, запись которого о ранении около 9 часов, в числе прочих подтверждает ошибочность "упоздненной" традиционной хронологии битвы.
Ранение Багратиона конечно сильно ослабляет русскую армию. Не исключено, что если бы он остался жив, то этот день был бы днем победы Багратиона над Наполеоном, ошибка Нея начинала менять ситуацию не в пользу французов). Но Багратион выбывает из строя, по счастью прибывший на поле боя с дивизей Коновницын энергично выправляет положение, французы несут огромные потери, едва не попавший а плен Мюрат, с трудом укрывается среди пехоты на флешах. Но в конечном счете Коновницын должен отказаться от продолжения борьбы за флеши, тем более что они и изначально не имели принципиального значения, и отводит воска к Семеновскому. Однако главный исторический результат всего бородинского сражения достигнут - убита, ранена, и дезорганизована большая и лучшая (за вычетом гвардии) часть французской пехоты. Чем дальше развивается сражение, тем больше Наполеон должен полагаться на конницу и артиллерию
Столкнувшись с внезапной переменой предначертанного хода битвы, Наполеон решает усилить давление на русский центр и войска Богарне и дивизия Морана начинают атаку на курганную батарею. На самой батарее не так много войск, они все укрыты в оврагах по сторонам. Полк Бонами врывается на батарею, но её защитники одновременно с двух сторон начинают контратаковать. Проезжающий на левый фланг в связи с ранением Багратиона Ермолов сталкиваясь с положением на батарее, также ведет батальон Уфимского полка отбивать врага и преуспевает в этом, сделавшись в собственных глазах героем дня. Ермолов, который вообще-то спешит, не замечает, что одновременно с ним батарею освобождают те, кто ее защищал по должности, а заодно и неверно фиксирует время, чем дополнительно усиливает путаницу в реконструкции историками хода сражения.
На волне эйфории отбития французов от Курганной батареи в штабе Кутузова принимается решение о кавалерийском рейде Уварова и Платова. Рейд проводится, но никакого сверхъестественного значения, придаваемого ему в постепенно мифологизируемой историографии, он не имеет. Кутузов результатами рейда был недоволен до крайности, в связи с чем возникает вопрос, каких результатов он ждал от рейда? (автор работы этот вопрос не ставит, можно лишь предположить, что главнокомандующий либо хотел дестабилизировать левое крыло французов, либо вывести из строя французскую артиллерию, которая простреливала Курганную батарею и добивала до Горок, где находился сам Кутузов).
На левом фланге русские войска занимают позиции по Семеновскому оврагу. Французы переходят к интенсивному использованию кавалерии, и Измайловский и Литовский лейб-гвардии полки отражают кавалерийские наскоки корпуса Нансути (который наконец-то пошел в дело). Стороны изводят друг друга артиллерийским огнем. Постепенно и с большими потерями французы выжимают русских за овраг и из Семеновского. Но русское левое крыло строится на опушке за Семеновским в полном порядке. Атаковать его французам в сущности нечем.
Заключительным эпизодом сражения оказывается кровавый "кавалерийский штурм" Курганной батареи, в котором гибнет генерал Коленкур. Русских с большими потерями выбивают с батареи, которая оказывается им уже и не особенно нужна, поскольку после занятия французами Семеновского и Бородино оказалась под перекрестным огнем. Русский центр в полном порядке отводится назад и стороны ведут постепенно затихающую перестрелку.
Итоги - французы буквалистично исполнили полю Наполеона. Император втихомолку ругаясь на потери должен радоваться тому, что у русских они не меньше. Кутузов видит, что французская армия больно ушиблась о русскую и нигде поражения ей не нанесла, значит пропагандистская задача сражения выполнена и перевыполнена. Он боится, что не удастся отвести многочисленную русскую артиллерию, а потому готов продолжить сражение на следующий день. Но, видя, что ушибленный Наполеон не готов гнаться, Кутузов с легким сердцем отходит, что, собственно, с самого начала и входило в его намерения. В заключение, еще один интересный штрих, Кутузов до последнего момента старался скрыть намерение оставить Москву, в частности потому, что опасался приведения восторженным Ростопчиным в действие его плана сжечь Москву. К сожалению, помешать этому художественному варварству ему все-таки не удалось, но по крайней мере он смог не допустить сожжения Москвы прежде ее оставления русскими войсками.
Заканчивая вольный перессказ интересной книги, добавляю кое-что от себя.
Кутузов как полководец не любил сражений и не умел их вести. В активе его как командующего числились лишь проигранный (не по его впрочем вине) Аустерлиц и нерешительное Рущукское сражение, после которого он отступил, несмотря на формальный успех. В Бородинском сражении Кутузов даже и не пытался "командовать" войсками. Возможность сражаться он предоставил боевому генералу Багратиону, который вел дело достаточно успешно и не будь ранен, может быть добился бы и большего. Кутузов же перемещал корпуса, смещал и назначал командующих, наблюдал за общей обстановкой, предоставив боевым событиям случатся как Бог судит.
Зато Кутузов был безусловным талантом, если не сказать гением оперативного искусства. Он надул Мюрата в 1805 и выскользнул из оперативной ловушки Наполеона. Он оперативными ходами отрезал турок под Слободзеей, а затем заставил Ахмет-пашу подписать мир, события второго периода войны 1812 года всем хорошо известны. Соответственно и на Бородино с точки зрения главнокомандующего русской армией надо смотреть как на оперативное событие, а не как на "решающее сражение".
Что мы тут видим?
Кутузов не мог сражения не дать, иначе армия был просто развалилась, а его враги в генералитете попросту свалили бы его с поста главкома. Кутузов сумел дать его при Бородине, то есть на выбранной им позиции, а плотное преследование русских Наполеоном угрожало возникновением сражения на марше. На своем поле сражения Кутузов построил войска так, что сумел запугать Наполеона... угрозой своего отступления. Приводимые в обсуждаемой книге данные говорят в пользу того, что Наполеон реально боялся ухода Кутузова, настолько боялся, что не хотел раньше времени занимать село Бородино, чтобы не спугнуть. О нервозности Наполеона говорит и его знаменитая фраза "Вот оно, солнце Аустерлица!". Смысл этой фразы нельзя понять если употреблять Аустерлиц как синоним победы. Почему именно Аустерлиц? Да потому, что Аустерлицем закончилась месячная погоня за Кутузовым, которую, думаю, император помнил не хуже, чем свои победы. Думаю, что именно "отступательное" раположение правого крыла русских заставило Наполеона отказаться и от глубокого охватывающего маневра через Утицу и Старую Смоленскую дорогу, поскольку в этом случае Кутузов опять же имел возможность отойти, оставив Багратиона вести арьергардный бой, в чем тот уже показал себя мастером.
Другими словами, Кутузов заставил Наполеона стремиться вступить в лобовой бой, отказавшись от всяких оперативных тонкостей. Крайне стеснительная позиция еще сузила пространство императора для маневра на поле боя. Все, что оставалось, это сосредотачивать огонь и бросать войска в лобовые атаки на участке в три километра, где не составляло никакой трудности маневрировать русскими корпусами (что и делалось в течение сражения). Возможность и оперативные последствия разгрома русских войск были сведены к нулю именно позицией и диспозицией. Даже в случае полного успеха, который бы приключился если сошлись все звезды - Понятовский сбил Тучкова, Ней ударил бы по пустому Семеновскому, отрезав Багратиона на флешах от Кутузова, русские теряли сражение, Москву, но не армию.
Фактически же, в результате ошибки Даву, затем ошибки Нея, получилось зверское истребление французской пехоты, офицерства и генералитета. Каковы бы ни были потери в рядовом составе (Кутузов все-таки был гораздо ближе к солдатским пополнениям), вот каково было соотношение потерь в начальствующем составе: Офицеры - русских — 211 убитыми и ок. 1180 ранеными; французов — 480 убитыми и 1448 ранеными, русских — 23 генерала; французов — 49 генералов (цифры от источника к источнику чуть разнятся, но соотношение везде то же).
Итак, смотрим на Бородино как на оперативное событие, то Кутузов здесь, как и позднее, переигрывает Наполеона вчистую, хоть тот был и гением оперативного искусства. Он навязывает совершенно ненужное тому сражение, заставляет атаковать себя самым тупым способом из возможных, переводит на ничто самые боеспособные за вычетом гвардии французские соединения, после чего спокойно отступает дальше через Москву, как того и хотел первоначально, причем преследование русских Наполеоном теперь идет с гораздо меньшей настойчивостью, что позволяет провести Тарутинский маневр.
На оперативной карте Кутузов Бородино безусловно выиграл. Можно ли было выиграть его на тактической, разгромив Наполеона в сражении, как утверждали Барклай и Беннигсен? Крайне сомнительно. Для этого русскому командованию пришлось бы вести сражение с решительными целями при невыгодном для себя соотношении сил, на позиции, не предоставлявших русским никаких наступательных преимуществ, и, волей-неволей открываться перед противником, а при этих условиях не нужен был даже Наполеон, чтобы использовать любой промах русских, хватила бы ума Даву или даже храбрости Нея. Риск был не оправдан, и был бы еще менее оправдан, если бы граф Ростопчин не устроил в Москве свое файер-шоу (а Кутузов явно не хотел такого развития событий), в этом случае потеря Москвы для русских вряд ли была бы столь масштабным и горестным фактом. Остаться на зимних квартирах в Москве Наполеон и в этом случае не смог бы, и ему все равно предстоял бы тот же путь к катастрофе, который запланировал Кутузов.
Наконец об еще одном аспекте Бородина. Как верно в свое время указал Данилевский, войну 1812 года Россия вела, как и все, впрочем, наполеоновские войны, против своих геополитических и цивилизационных интересов. Однако парадокс состоял в том, что война велась с высочайшим уровнем культурного напряжения. Еще с 1805 года русские литераторы начали планомерно мифологизировать борьбу против Наполеона как борьбу света и Христианства с тьмой и безбожием, против Наполеона выдвигались все патриотические образы русской истории. И можно сказать, что ответственность за развязывание войны лежит на патриотически-консервативном кружке вел. княгини Екатерины Павловны, который охватывал людей от Шишкова и Ростопчина до Карамзина. Благодаря их публицистике война приобрела статус Отечественной и с самого начала наполнилась высоким патриотическим смыслом, приобретя отчасти характер драматического произведения.
Кутузов не был ставленником этой группы (там симпатии явно находились на стороне Багратиона, к которому исключительно благоволила и сама великая княжна), его призвание было скорее порождением настроений дворянской и солдатской среде, но Кутузов, хотел или нет (а ему как культурному франкофилу эта роль не очень нравилась), должен был следовать общей драматургии Отечественной войны. В частности генеральное сражение должно было превратиться в эпическую битву, в которой все должно было быть мифологизировано. Кутузов, который как отмечал Клаузевиц, был сам прекрасный пропагандист, значение этого события понимал. Поэтому наряду с победоносной реляцией в егл главной квартире был составлен своеобразный победоносный "пресс-релиз", распространенный затем в Европе. Так что Бородино еще и конструировалось с самого начала как элемент мифа об Отечественной войне с неизбежными смертями и ранениями одних героев и подвигами других. Подвиги совершались не без умысла об их последующем описании и включении в героическую биографию. Каждый генерал мечтал увидеть себя перечисленным в стихотворении подобном "Певцу" Жуковского. То есть русские давали сражение не только как военное, но и как культурно-мифологическое событие. Хотя сам Кутузов, хотя рисоваться умел, мифологизировать свою роль в сражении явно не хотел. Напротив, его работа как главнокомандующего велась настолько без рисовки, что даже в рецензируемой книге волей-неволей теряется. Быть историческими персонажами Кутузов в этот день предоставил другим.
Ну и резюме собственно по книге. Книга важная в нескольких отношениях. Первое, она начинает ревизию по первоисточникам с обеих сторон хода сражения, вместо накопления ошибок при пересказе пересказов (каковое накопление историографических ошибок с должной тщательностью проанализировано). Ключевой и поворотный пункт в этой ревизии, это отказ (абсолютно обоснованный, на мой взгляд) от припозднения ранения Багратиона и отнесение на раннее время первой атаки на Курганную батарею. Второй концептуальный центр предлагаемой реконструкции, тезис о "повороте Нея", который окончательно превратил наступление французов во фронтальную атаку. Если этот тезис будет развит, всесторонне доказан и общепризнан, то картина сражения приобретет полную ясность, а тезис о неудаче Наполеона - наглядность. Хорошо проработанный материал - установление факта одиночества Кутузова среди русских военачальников, анализ причин по которым его уверенность в том, что француз не будет допущен к Москве сменилась намерением сдать город. Упущенная возможность - истолкование усиления правого фланга намерением создать ложную угрозу, вместо того, чтобы увидеть в таком размещении изготовку к сохраняющему армию новому отступлению, каковая готовность Кутузова сажала Наполеона на самый короткий поводок из возможных, тот явно очень опасался, что Кутузов уйдет, и Кутузов все-таки ушел. Главный порыв, - выход из дурной бесконечности истерических восхвалений полководческого гения Кутузова сменяющихся истерическим уничижением с восхвалением Барклая. Антибарклаевская палка может несколько перегнута, но если будет доказано, что "скифский план" Барклай придумал апостериори (а очень оно похоже на то), то этот перегиб вполне оправдан. В этом случае потере Смоленска нет никаких извинений. В общем книжка весьма стоящая.
Но один текст написал - заметки о книге Ивченко о Бородинском сражении. Перепощу - мало ли вдруг кому будет интересно.
Оригинал взят у
holmogor в Кутузов и Бородино 
Докладываю заинтересовавшимся о прочитанном в книге Ивченко, сопровождая вольный пересказ некоторыми своими размышлениями.
1 часть книги - историографичская. Производит удручающее впечатление - не из-за того, что читать неинтересно (напротив, очень интересно), а из-за чувства ужаса, которое охватывает при мысли, что если в историографии такого перворазрядного по важности события, как Бородино, наворочено было столько ошибок, то что же с другими участками русской истории и как долго эти авгиевы конюшни придется расчищать?
Основной вывод первой части - следующий. Нынешней русской версии Бородина мы обязаны генерал-квартирмейстеру Кутузова полковнику Толю. В ответ на нападки, которые вел на Кутузова Барклай (ну и Беннигсен за одно) в своих оправдательных письмах и записках - причем писал Барклай по отношению к Кутузову крайне некрасивые вещи и вообще выведен у автора в довольно несимпатичном виде, Толь как бы от имени Кутузова, прибегнув к вполне культурно-приемлемой по тому времени фальсификации имени автора, создал свою версию Бородина, которую изложил в мнимом черновике рапорта Кутузова императору. Таким образом покойному фельдмаршалу предоставлена была возможность оправдаться и изложить свое видение событий, чего он, рано умерший, в действительности не делал.
Популярность имени Кутузова и энергия Толя привели к тому, что изложенная им версия была историографически канонизирована. А вместе с нею были канонизированы и неточности толя, который по мнению автора сознательно сощнательно допустил полковник. Главная из этих неточностей - запутывание хронологии событий, в результате которой Багратион был якобы ранен после 10 утра (а то и вообще ближе к 12), а первая атака дивизии Морана на батарею Раевского была произведена после ранения Багратиона (в полсденей ошибке поучаствовал Ермолов, рассказавший о том, что отбил батарею якобы около часа дня).
Это искажение хронологии, которое Толь ввел с какой-то ему ведомой целью (как оно защищало Кутузова, я, признаться, так и не понял), погребло под собой всю историографию Бородина. Его канонизировали Бутурлин и Михайловский-Данилевский, причем последний осмелился спорить с первым "историческим реконструктором" в истории - Николаем I, который в 1839 году восстанавливая с участием войск ход битвы, и руководствуясь общепринятой версией, обнаружил очевидные нестыковки и хронологические лаги.
Вся последующая история русской версии событий представляла собой чреду идеологизированных переинтерпретаций версии Толя. То поклонники Барклая начинали истерически проклинать Кутузова и его нераспорядительность, то, советские авторы, забыв про Толя вообще, назначили Кутузова военным гением всех времен и народов. Рейд Уварова и Платова превратился в едва ли не контрнаступление, Багратион, который не имел права умереть до 12 часов отражал одну атаку на флеши за другой - всего их насчитали до восьми (а флеши превратились в синоним всего левого фланга). Потом снова начиналось перестроечное истерическое разоблачение Кутузова с непременным воспеванием аллилуйи Барклаю...
При этом осуществить пересборку хронологии и логики событий, прибегнув к синхронизации и сопоставлению французских и русских источников, попросту ленились. А зачем, когда можно кричать ура, или долой, и защищать честь Кутузова, или ее ниспровергать. Такая работа началась только в последние годы и автор делиться одной из версий такой пересборки.
Часть 2 книги собственно и посвящена изложению авторской версии событий, как она получается не через "толевские" очки при прочтении документов. Получается, если излагать кратко, следующее.
Когда мы говорим о Кутузове как о главнокомандующем, мы забываем, что он не был самовластным хозяином армии, каким был Наполеон. Мало того, назначенный по требованию российского гражданского общества (дворянства, мещанства, и консервативной русской партии при дворе, перед этим скинувшей Сперанского), он имел против себя всех высших руководителей армии. Царя, принужденного к главнокомандованию Кутузова обществом. Оскорбленного Барклая, который по прежнему оставался военным министром и на день сражения о его смещении и с этого поста ничего известно не было. Беннигсена, который по праву единственного победителя Наполеона при Прейсиш Эйлау (не забудем, в его глазах Кутузов был аустерлицкий неудачник) рассчитывал стать главкомом. Багратиона, который был дружен с Беннигсеном и имел собственные амбиции, а в друзья Кутузова был записан только странными прихотями советской историографии. Ермолова, который был начштаба у Барклая, а дружескими связями был в команде того же Беннигсена. Фактически Толь был единственным, кого Кутузов мог считать своим человеком, хотя отобрал его у Барклая. Итак, во главе армии Кутузов был одинок, высшим генералитетом ненавидим, вынужден был скрывать свои планы (в источниках постоянно рассказывается, как он выслушивая два спорящих мнения все время молчал) и непрерывно интриговать. Собственно, именно качества Кутузова как придворного интригана (продолжу мысль от себя) позволили отступающей русской армии сохранить управляемость. Постепенно Кутузов выжил из армии или всех врагов, и получил ту полноту власти, которая позволила ему победоносно завершить кампанию.
Кутузов не врал императору, когда обещал не допустить неприятеля до Москвы. Но он не обладал полнотой информации. Он был уверен, что отправляется к армии в Смоленск, однако Смоленск был уже сдан Барклаем и тем самым Москва (по мнению многих современников приводимых в книге) была фактически обречена. Защитить Москву маневрированием или сражением после Смоленска было почти невероятно. Кстати сказать, "скифский план", благодаря которому Барклай получил место в истории, памятник на Казанской и стихотворение Пушкина, был им выдуман задним числом и, вполне возможно, заимствован у Толя. Отступление русской армии было не заманиванием (по всей видимости никто кроме Кутузова не был способен придти к выводу, что можно потерять Москву не потеряв России), а невозможностью сопротивляться явно превосходящим силам Великой Армии, которая при этом плотно сидела у русских на хвосте. После того, как шанс дать Наполеону сражение под Смоленском или грамотно от него отступить был упущен, и началось прямое отступление на Москву, Кутузов получил в свои руки недоукомплектованную, частично расстроенную, частично деморализованную армию, которая к тому же не подчинялась ему напрямую, а лишь через посредство старых командующих. Альтернативы дальнейшему отступлению у князя попросту говоря не было, поскольку нужно было как минимум получить какие-то резервы, каковых оказалось сильно меньше обещанного (так Ростопчин откровенно обманул с мнимыми 80 тыс. московской милиции).
Кутузов явно очень не хотел давать сражения, но обязан был его дать хотя бы для того, чтобы не допустить деморализации и распада армии, каковые были неизбежны в случае отступления, а при сдаче Москвы без сражения и вовсе были бы (добавлю от себя) чреваты непредсказуемыми политическими последствиями, вплоть до народного бунта под лозунгами: "Изменники баре и офицеры Москву французу сдали". Таким образом, сражаться или не сражаться при имевшейся у Кутузова конфигурации вопрос не стоял. Если бы он получил армию хотя бы Смоленске, он мог бы попытаться увести Наполеона на юг от Москвы (грубо говоря "через Полтаву"), но без гарантии успеха, ибо Наполеон был твердо намерен взять Москву. Получив армию в Царевом Займище Кутузов имел лишь один выбор, драться под Москвой на позиции, которую Бог пошел. Бог послал Бородинскую, которая при общем небогатом выборе ("Россия бедна позициями, справедливо отмечал Клаузевиц") удовлетворяла основным требованиям - пересеченная местность, при этом есть открытое пространство, один фланг надежно прикрыт рекой, есть вода (что при анализе позиций часто забывается в наши дни), оседлана Новая Смоленская дорога). У позиции имелись и очевидные недостатки - левый фланг мог быть легко обойден с юга по Старой Смоленской, причем в этом случае возникала угроза отрезания русской армии от Можайска (молодой Наполеон скорее всего так бы и сделал, и Кутузов постоянно исходил из этой угрозы). По всей видимости, выбранная Толем позиция Кутузову не очень нравилась, согласился он на нее не сразу, и фельдмаршал готов был при первом же поводе сняться с нее и продолжить отход дальше.
Последним обстоятельством объясняются, видимо, многие странности в русском построении. Фактически Кутузов запер свой правый фланг, армию Барклая, в неприступный мешок. С одной стороны, лишь авантюрист мог его атаковать. С другой стороны, сам этот правый фланг атаковать не мог никого, находясь на высоком крутом берегу Колочи. Тут, автор, на мой взгляд, идет на непозволительный компромисс с устоявшейся историографией, пытаясь любой ценой произвести военную рационализацию такого расположения правого фланга, мол своей силой он должен был пугать Наполеона и заставлять того ослаблять напор на левый фланг. Рассуждение на мой взгляд довольно комичное. Гораздо больше резонов предположить, что Кутузов поставил большую часть войск на Новую Смоленскую дорогу и в неприступном мешке, в так сказать "отступательную" позицию, чтобы в случае, если дело пойдет неблагоприятно, - Наполеон совершит глубокий обход по старой Смоленке, русским будет нанесен быстрый и сокрушительный удар и т.п., иметь возможность вывести из под удара хотя бы большую часть армии. В сражении правый фланг использовался фактически как резерв, который решал главную для Кутузова задачу - не дать себя разбить, в то время как Багратиону была предоставлена возможность умереть со славой, что он и сделал.
При этом, в размещении левого крыла была допущена сперва позиционная ошибка, которую можно вполне впрочем объяснить общей ограниченной пригодностью позиции. Будучи расположено по прямой от правого крыла, левое крыло упиралось в пустоту у Шевардина, и прямо-таки напрашивалось на обход. Оплошность была исправлена и русские войска начали отходить к Семеновскому и строить там новые укрепления, когда подошел Наполеон и практически сходу атаковал редут и еще не отведенный корпус Горчакова. Левый фланг пришлось отводить прямо в бою, причем были понесены чувствительные и несвоевременные потери. Именно с этим связано, что Шевардинское сражение как-то обходится русской историографией стороной и по поводу назначения редута (бывшего просто частью первоначальной позиции) даются невразумительные объяснения.
В окончательном виде русский левый фланг под командой Багратиона представлял собой простиравшуюся с севера от курганной батареи (важно помнить, что она была частью именно левого фланга и входила сперва в зону ответственности Багратиона, а не центром) через сильно укрепленное село Семеновское, где в селе и вдоль Семеновского оврага были расположены сильные батареи, создававшие зону перекрестного огня с Курганной а далее уже от Семеновского на юг шли "флеши", построенные наскоро и не слишком хорошо оборонявшиеся. Еще южнее, в лесу у Уицы, как раз на пути на Старую Смоленскую, стоял корпус Тучкова 1-го, который в позднейшей мифологии был приравнен к засадному полку, но который, как можно судить, не имел специальных указаний, кроме указания препятствовать противнику обойти русские позиции с фланга. Общие директивы русским войскам, как можно предположить, были весьма скудны и сводились к установке драться и не дать себя разбить, никаких других задач русской армии и поставлено быть не могло. Барклай задним числом говорил о том, что необходимо было всю русскую армию сосредоточить там, где был левый фланг и дать массированное сражение. Но, продолжу уже собственные размышления, предоставляло ли оно шанс разбить Наполеона? Ни малейшего. Ни условия местности, ни предшествующий стратегический ход кампании, не предоставлял русским возможность разбить превосходивших по численности французов. При этом в случае любого исхода, кроме полного сокрушительного поражения Наполеона (результат немыслимый), Наполеон терял часть армии. Русские в случае поражения теряли армию и столицу. Принимая же решительное фронтальное сражение всеми силами в районе Семеновского, русское командование увеличивало бы риск фланоговых ударов и, прежде всего, удара на правом фланге, который отрезал бы наши войска от Новой Смоленской дороги. Кутузов же, своим "отступательным" построением фактически вынуждал Наполеона на фронтальную атаку. Император французов (соответствующие его высказывания цитируются в книге) больше всего боялся любым неосторожным движением спугнуть русских на продолжение отступления. У него не было другого выхода, кроме как стараться вступить в максимально тесное боевое соприкосновение с русской армией.
Замысел Наполеона в сражении сводился к следующему. Используя в качестве оси корпус Богарне под селом Бородино, сбить русский левый фланг путем обхода корпусом Понятовского на Старую Смоленскую, удара корпуса Даву на южную часть флешей и корпуса Нея, бывшего центром французского построения, на Семеновское. Замысел был не блестящ, но опять же, можно подумать. Кутузов своим построением оставлял другой выбор. В принципе грамотный удар по русскому левому флангу был достаточен, чтобы нанести 2 армии полное поражение и, одержав над русскими моральную победу, одновременно сделать русскую армию ничтожным фактором. С учетом того, что русское правое крыло (вновь добавляю от себя) фактически начало втягиваться в сражение, результаты конечного поражения могли бы быть для русских еще фатальней. Своей генеральной цели Наполеон в сражении не достиг, несмотря на то, что формально все его распоряжения были выполнены. Вопрос в сроках и в цене.
Сражение началось около 6 утра с конфуза дивизей Дессе и Компана из корпуса Даву. Они решили выйти к южной флеши через Утицкий лес и встретили плотное сопротивление русских егерей, потеряли время, были дезорганизованы, а затем попали под русский артиллерийский огонь. Начался штурм корпусом Даву южной флеши, отбив которую, французы немедленно попали под контратаку русских, причем ранены были как генералы, так и контуженный Даву, выпавший из сражения.
В этот момент войска Богарне занимают Бородино и это замедляет передвижение Кутузовым на помощь Багратиону 2 и 4 корпусов, поскольку было непонятно, не наносят ли французы удар на этом участке. Нет, это было частное выправление позиции, позволявшее поставить русский центр под артобстрел. Поскольку Багратион тем временем забрал у Раевского всю его вторую линию, между Курганом и Семеновским образовалась пустота, в которую как раз был направлен удар Нея. Столкнувшись с фактическим разгромом атаковавшей флеши части корпуса Даву его генералы просят помощи у Нея и тот делает ошибку, которая стоила, по мнению автора, Наполеону всего сражения. Ней переносит направление своего удара с Семеновского, где он бил в пустоту, рассекая русские позиции, на флеши, где были сконцентрированы основные силы Багратиона. При этом Ней оставляет без дела на главном направлении часть кавалерии, которая стоит под русским перекрестным огнем и несет чудовищные потери.
Начинается героическая фронтальная сшибка в ходе которой гибнет дивизия Воронцова, который ранен, дивизия Неверовского, который тоже ранен. Русские кирасиры наносят ожесточенные удары. Автор специально отмечает в ходе боев за левый фланг действия кирасиров князя Голицына, которые не получили должного освещения, поскольку Голицын был обижен Кутузовым, представившим его не к той награде, и отказывался писать мемуары и вообще рекламировать свои военные успехи. Однако Ней героически занимает флеши, после чего Багратион ведет силы левого фланга в общую штыковую контратаку. Контратака начинается успешно, однако одновременно ранены Багратион и Сен При, его начальник штаба, запись которого о ранении около 9 часов, в числе прочих подтверждает ошибочность "упоздненной" традиционной хронологии битвы.
Ранение Багратиона конечно сильно ослабляет русскую армию. Не исключено, что если бы он остался жив, то этот день был бы днем победы Багратиона над Наполеоном, ошибка Нея начинала менять ситуацию не в пользу французов). Но Багратион выбывает из строя, по счастью прибывший на поле боя с дивизей Коновницын энергично выправляет положение, французы несут огромные потери, едва не попавший а плен Мюрат, с трудом укрывается среди пехоты на флешах. Но в конечном счете Коновницын должен отказаться от продолжения борьбы за флеши, тем более что они и изначально не имели принципиального значения, и отводит воска к Семеновскому. Однако главный исторический результат всего бородинского сражения достигнут - убита, ранена, и дезорганизована большая и лучшая (за вычетом гвардии) часть французской пехоты. Чем дальше развивается сражение, тем больше Наполеон должен полагаться на конницу и артиллерию
Столкнувшись с внезапной переменой предначертанного хода битвы, Наполеон решает усилить давление на русский центр и войска Богарне и дивизия Морана начинают атаку на курганную батарею. На самой батарее не так много войск, они все укрыты в оврагах по сторонам. Полк Бонами врывается на батарею, но её защитники одновременно с двух сторон начинают контратаковать. Проезжающий на левый фланг в связи с ранением Багратиона Ермолов сталкиваясь с положением на батарее, также ведет батальон Уфимского полка отбивать врага и преуспевает в этом, сделавшись в собственных глазах героем дня. Ермолов, который вообще-то спешит, не замечает, что одновременно с ним батарею освобождают те, кто ее защищал по должности, а заодно и неверно фиксирует время, чем дополнительно усиливает путаницу в реконструкции историками хода сражения.
На волне эйфории отбития французов от Курганной батареи в штабе Кутузова принимается решение о кавалерийском рейде Уварова и Платова. Рейд проводится, но никакого сверхъестественного значения, придаваемого ему в постепенно мифологизируемой историографии, он не имеет. Кутузов результатами рейда был недоволен до крайности, в связи с чем возникает вопрос, каких результатов он ждал от рейда? (автор работы этот вопрос не ставит, можно лишь предположить, что главнокомандующий либо хотел дестабилизировать левое крыло французов, либо вывести из строя французскую артиллерию, которая простреливала Курганную батарею и добивала до Горок, где находился сам Кутузов).
На левом фланге русские войска занимают позиции по Семеновскому оврагу. Французы переходят к интенсивному использованию кавалерии, и Измайловский и Литовский лейб-гвардии полки отражают кавалерийские наскоки корпуса Нансути (который наконец-то пошел в дело). Стороны изводят друг друга артиллерийским огнем. Постепенно и с большими потерями французы выжимают русских за овраг и из Семеновского. Но русское левое крыло строится на опушке за Семеновским в полном порядке. Атаковать его французам в сущности нечем.
Заключительным эпизодом сражения оказывается кровавый "кавалерийский штурм" Курганной батареи, в котором гибнет генерал Коленкур. Русских с большими потерями выбивают с батареи, которая оказывается им уже и не особенно нужна, поскольку после занятия французами Семеновского и Бородино оказалась под перекрестным огнем. Русский центр в полном порядке отводится назад и стороны ведут постепенно затихающую перестрелку.
Итоги - французы буквалистично исполнили полю Наполеона. Император втихомолку ругаясь на потери должен радоваться тому, что у русских они не меньше. Кутузов видит, что французская армия больно ушиблась о русскую и нигде поражения ей не нанесла, значит пропагандистская задача сражения выполнена и перевыполнена. Он боится, что не удастся отвести многочисленную русскую артиллерию, а потому готов продолжить сражение на следующий день. Но, видя, что ушибленный Наполеон не готов гнаться, Кутузов с легким сердцем отходит, что, собственно, с самого начала и входило в его намерения. В заключение, еще один интересный штрих, Кутузов до последнего момента старался скрыть намерение оставить Москву, в частности потому, что опасался приведения восторженным Ростопчиным в действие его плана сжечь Москву. К сожалению, помешать этому художественному варварству ему все-таки не удалось, но по крайней мере он смог не допустить сожжения Москвы прежде ее оставления русскими войсками.
Заканчивая вольный перессказ интересной книги, добавляю кое-что от себя.
Кутузов как полководец не любил сражений и не умел их вести. В активе его как командующего числились лишь проигранный (не по его впрочем вине) Аустерлиц и нерешительное Рущукское сражение, после которого он отступил, несмотря на формальный успех. В Бородинском сражении Кутузов даже и не пытался "командовать" войсками. Возможность сражаться он предоставил боевому генералу Багратиону, который вел дело достаточно успешно и не будь ранен, может быть добился бы и большего. Кутузов же перемещал корпуса, смещал и назначал командующих, наблюдал за общей обстановкой, предоставив боевым событиям случатся как Бог судит.
Зато Кутузов был безусловным талантом, если не сказать гением оперативного искусства. Он надул Мюрата в 1805 и выскользнул из оперативной ловушки Наполеона. Он оперативными ходами отрезал турок под Слободзеей, а затем заставил Ахмет-пашу подписать мир, события второго периода войны 1812 года всем хорошо известны. Соответственно и на Бородино с точки зрения главнокомандующего русской армией надо смотреть как на оперативное событие, а не как на "решающее сражение".
Что мы тут видим?
Кутузов не мог сражения не дать, иначе армия был просто развалилась, а его враги в генералитете попросту свалили бы его с поста главкома. Кутузов сумел дать его при Бородине, то есть на выбранной им позиции, а плотное преследование русских Наполеоном угрожало возникновением сражения на марше. На своем поле сражения Кутузов построил войска так, что сумел запугать Наполеона... угрозой своего отступления. Приводимые в обсуждаемой книге данные говорят в пользу того, что Наполеон реально боялся ухода Кутузова, настолько боялся, что не хотел раньше времени занимать село Бородино, чтобы не спугнуть. О нервозности Наполеона говорит и его знаменитая фраза "Вот оно, солнце Аустерлица!". Смысл этой фразы нельзя понять если употреблять Аустерлиц как синоним победы. Почему именно Аустерлиц? Да потому, что Аустерлицем закончилась месячная погоня за Кутузовым, которую, думаю, император помнил не хуже, чем свои победы. Думаю, что именно "отступательное" раположение правого крыла русских заставило Наполеона отказаться и от глубокого охватывающего маневра через Утицу и Старую Смоленскую дорогу, поскольку в этом случае Кутузов опять же имел возможность отойти, оставив Багратиона вести арьергардный бой, в чем тот уже показал себя мастером.
Другими словами, Кутузов заставил Наполеона стремиться вступить в лобовой бой, отказавшись от всяких оперативных тонкостей. Крайне стеснительная позиция еще сузила пространство императора для маневра на поле боя. Все, что оставалось, это сосредотачивать огонь и бросать войска в лобовые атаки на участке в три километра, где не составляло никакой трудности маневрировать русскими корпусами (что и делалось в течение сражения). Возможность и оперативные последствия разгрома русских войск были сведены к нулю именно позицией и диспозицией. Даже в случае полного успеха, который бы приключился если сошлись все звезды - Понятовский сбил Тучкова, Ней ударил бы по пустому Семеновскому, отрезав Багратиона на флешах от Кутузова, русские теряли сражение, Москву, но не армию.
Фактически же, в результате ошибки Даву, затем ошибки Нея, получилось зверское истребление французской пехоты, офицерства и генералитета. Каковы бы ни были потери в рядовом составе (Кутузов все-таки был гораздо ближе к солдатским пополнениям), вот каково было соотношение потерь в начальствующем составе: Офицеры - русских — 211 убитыми и ок. 1180 ранеными; французов — 480 убитыми и 1448 ранеными, русских — 23 генерала; французов — 49 генералов (цифры от источника к источнику чуть разнятся, но соотношение везде то же).
Итак, смотрим на Бородино как на оперативное событие, то Кутузов здесь, как и позднее, переигрывает Наполеона вчистую, хоть тот был и гением оперативного искусства. Он навязывает совершенно ненужное тому сражение, заставляет атаковать себя самым тупым способом из возможных, переводит на ничто самые боеспособные за вычетом гвардии французские соединения, после чего спокойно отступает дальше через Москву, как того и хотел первоначально, причем преследование русских Наполеоном теперь идет с гораздо меньшей настойчивостью, что позволяет провести Тарутинский маневр.
На оперативной карте Кутузов Бородино безусловно выиграл. Можно ли было выиграть его на тактической, разгромив Наполеона в сражении, как утверждали Барклай и Беннигсен? Крайне сомнительно. Для этого русскому командованию пришлось бы вести сражение с решительными целями при невыгодном для себя соотношении сил, на позиции, не предоставлявших русским никаких наступательных преимуществ, и, волей-неволей открываться перед противником, а при этих условиях не нужен был даже Наполеон, чтобы использовать любой промах русских, хватила бы ума Даву или даже храбрости Нея. Риск был не оправдан, и был бы еще менее оправдан, если бы граф Ростопчин не устроил в Москве свое файер-шоу (а Кутузов явно не хотел такого развития событий), в этом случае потеря Москвы для русских вряд ли была бы столь масштабным и горестным фактом. Остаться на зимних квартирах в Москве Наполеон и в этом случае не смог бы, и ему все равно предстоял бы тот же путь к катастрофе, который запланировал Кутузов.
Наконец об еще одном аспекте Бородина. Как верно в свое время указал Данилевский, войну 1812 года Россия вела, как и все, впрочем, наполеоновские войны, против своих геополитических и цивилизационных интересов. Однако парадокс состоял в том, что война велась с высочайшим уровнем культурного напряжения. Еще с 1805 года русские литераторы начали планомерно мифологизировать борьбу против Наполеона как борьбу света и Христианства с тьмой и безбожием, против Наполеона выдвигались все патриотические образы русской истории. И можно сказать, что ответственность за развязывание войны лежит на патриотически-консервативном кружке вел. княгини Екатерины Павловны, который охватывал людей от Шишкова и Ростопчина до Карамзина. Благодаря их публицистике война приобрела статус Отечественной и с самого начала наполнилась высоким патриотическим смыслом, приобретя отчасти характер драматического произведения.
Кутузов не был ставленником этой группы (там симпатии явно находились на стороне Багратиона, к которому исключительно благоволила и сама великая княжна), его призвание было скорее порождением настроений дворянской и солдатской среде, но Кутузов, хотел или нет (а ему как культурному франкофилу эта роль не очень нравилась), должен был следовать общей драматургии Отечественной войны. В частности генеральное сражение должно было превратиться в эпическую битву, в которой все должно было быть мифологизировано. Кутузов, который как отмечал Клаузевиц, был сам прекрасный пропагандист, значение этого события понимал. Поэтому наряду с победоносной реляцией в егл главной квартире был составлен своеобразный победоносный "пресс-релиз", распространенный затем в Европе. Так что Бородино еще и конструировалось с самого начала как элемент мифа об Отечественной войне с неизбежными смертями и ранениями одних героев и подвигами других. Подвиги совершались не без умысла об их последующем описании и включении в героическую биографию. Каждый генерал мечтал увидеть себя перечисленным в стихотворении подобном "Певцу" Жуковского. То есть русские давали сражение не только как военное, но и как культурно-мифологическое событие. Хотя сам Кутузов, хотя рисоваться умел, мифологизировать свою роль в сражении явно не хотел. Напротив, его работа как главнокомандующего велась настолько без рисовки, что даже в рецензируемой книге волей-неволей теряется. Быть историческими персонажами Кутузов в этот день предоставил другим.
Ну и резюме собственно по книге. Книга важная в нескольких отношениях. Первое, она начинает ревизию по первоисточникам с обеих сторон хода сражения, вместо накопления ошибок при пересказе пересказов (каковое накопление историографических ошибок с должной тщательностью проанализировано). Ключевой и поворотный пункт в этой ревизии, это отказ (абсолютно обоснованный, на мой взгляд) от припозднения ранения Багратиона и отнесение на раннее время первой атаки на Курганную батарею. Второй концептуальный центр предлагаемой реконструкции, тезис о "повороте Нея", который окончательно превратил наступление французов во фронтальную атаку. Если этот тезис будет развит, всесторонне доказан и общепризнан, то картина сражения приобретет полную ясность, а тезис о неудаче Наполеона - наглядность. Хорошо проработанный материал - установление факта одиночества Кутузова среди русских военачальников, анализ причин по которым его уверенность в том, что француз не будет допущен к Москве сменилась намерением сдать город. Упущенная возможность - истолкование усиления правого фланга намерением создать ложную угрозу, вместо того, чтобы увидеть в таком размещении изготовку к сохраняющему армию новому отступлению, каковая готовность Кутузова сажала Наполеона на самый короткий поводок из возможных, тот явно очень опасался, что Кутузов уйдет, и Кутузов все-таки ушел. Главный порыв, - выход из дурной бесконечности истерических восхвалений полководческого гения Кутузова сменяющихся истерическим уничижением с восхвалением Барклая. Антибарклаевская палка может несколько перегнута, но если будет доказано, что "скифский план" Барклай придумал апостериори (а очень оно похоже на то), то этот перегиб вполне оправдан. В этом случае потере Смоленска нет никаких извинений. В общем книжка весьма стоящая.
